Тишина вокруг стояла ватная, как на новом кладбище. Это на старых деревья на ветру перешептываются и вороны галдят. На свежепостроенных, если так можно сказать о кладбище, ничего этого нет. Только поле, могилы и намек на то, что над этой смертью, украшенной искусственными венками и вениками, когда-нибудь прорастет жизнь.
— Слушай, Хлюпик, — разорвал тишину Мунлайт. — А на хрена тебе Монолит? Чего тебе в жизни не хватает?
— Иди ты, — отозвался тот. — Я ж тебя не спрашиваю, чего ты у исполнителя желаний попросишь.
О как! Хлюпик-то, оказывается, зубы показывать умеет. Я открыл глаза и приподнялся.
Хлюпик сидел надутый, как мокрый воробей. Понимаю, я тоже не люблю, когда в душу лезут. Только в отличие от Хлюпика я и в чужое личное предпочитаю не соваться. А он нехай отдувается. Пусть на своей шкуре прочувствует и осознает. У каждого есть что-то свое, сокровенное. Весь секрет только в том, чтобы не переступать черту и не лезть в чужую душу, если не хочешь открывать свою.
Мунлайт, напротив, забавлялся.
— Понятно, — ухмыльнулся он гадостно. — Очередной спаситель человечества. Мир во всем мире попросишь? Или чего? Чтоб дети не болели? Чтоб бабы не истерили? Чтоб у политиков была совесть, а у убийц сострадание?
Неизменная улыбка его стала жесткой. Он коротко сплюнул через новоприобретенную дырку в зубах.
— Много вас таких тут было. Исусики.
Взгляд новичка налился стальной твердостью и по жесткости мог посоревноваться с окаменелой муновой ухмылкой.
— Хоть бы и так, — окрысился Хлюпик. — А сам что?
— А я не претендую. У меня желание только одно сейчас, и оно сильно далеко от человеколюбия.
— Угу. Я себя не люблю, но очень нравлюсь, — подначил я.
— Именно, — кивнул Мун, пропуская подначку мимо ушей.
— А на других наплевать? — мрачно уточнил Хлюпик.
Мунлайт победно улыбнулся.
— А для того, чтобы кому-то чем-то помогать, надо самому для начала вылезти из жопы. Много вас таких. Сами в дерьме сидят и готовы помогать каждой сиротинушке. Чем ты можешь помочь, Супер Радж? Ты сам в говне по уши. Все, что ты можешь, это возюкаться в этом дерьме. Все, что ты знаешь, это как совсем в нем не утопнуть. Вся твоя жизнь — вялое копошение в навозной куче. И ты рвешься кому-то помогать, кого-то спасать? Кого и от чего? Ты ничто. Сначала себе помоги, а потом уже для других хоть что-то сделать сможешь.
Хлюпик полоснул по сталкеру металлическим взглядом, казалось, сейчас бросится и загрызет. Но вместо этого новичок стиснул зубы и отвернулся, в конец надутый.
— Ну а ты? — полюбопытствовал Мун, переключаясь на меня.
Я резко поднялся. В ногу отдало резкой болью. Что ж она так раздергалась-то? Я непроизвольно сморщился.
— А я пойду.
— Куда это?
— В кусты, — буркнул я.
Не то Чтобы мне очень хотелось до ветру, но продолжать этот разговор я жаждал еще меньше. Что мне ему сказать? Что ответить? Я иду к Монолиту, но даже если он существует, даже если мы до него доберемся, даже если еще куча всяких «если»… Ведь мне нечего у него попросить. Не знаю, чего желать. И не потому, что у меня все есть. Просто мне ничего не нужно. Покойникам ничего не нужно.
От этой неожиданной мысли я вздрогнул. А ведь ты труп, Угрюмый. Живой труп.
— Понятно, — фыркнул вдогонку Мунлайт, по-своему трактовавший мое молчание. — Еще один защитник бедных, обездоленных, униженных и слабоумных. Надо было для таких, как вы, Монолит не исполнителем желаний назвать, а удовлетворителем желаний. Что б вы наконец поняли, что желание и мечта — не одно и то же. Альтруисты хреновы.
Он говорил что-то еще, но я уже не вслушивался. Голос Муна приглушил туман. Потом молочная белизна поглотила место нашей стоянки. А еще через десяток-другой шагов я остался наедине с зоной. Может быть, стоило потеряться в этом тумане навсегда? Может, где-то в нем смысл моей жизни? Или мое счастье?
Туман стал плотным до такой степени, что видно теперь было шага на два-три, не больше. Еще какое-то время я шагал, подгоняемый злостью, потом остановился, расстегнул ширинку и выпустил пар. Как ни странно, жить стало легче.
Отжурчав, сколько было нужно, я развернулся на сто восемьдесят градусов и застыл. В голове прояснилось. В отличие от окружающего мира, наглухо потонувшего в тумане.
Ладно, без паники. Я глубоко вдохнул. Раз, два…
На счет «три» рука уже нащупала ПДА в кармане. Пискнуло. Попытка запустить навигатор не увенчалась успехом. Туман пожрал не только окружающий пейзаж, но, кажется, и сеть. Зато загрузилась карта. Чудесно. Только при полном отсутствии видимости и мертвом навигаторе толку от этих топографических картинок, как от козла молока.
И куда я ушел? И куда теперь идти? Огляделся. Ориентиров не было никаких. Если допустить, что я шел по прямой, то, сохраняя направление и двигаясь в прямо противоположную сторону, я вернусь к исходной точке. Вот только уверенности, что в тумане я шел прямо, не было. А ко всему добавилось гложущее сомнение: повернулся ли я, опростав мочевой пузырь, на пол круга или больше? Или меньше?
Стараясь сохранить остатки спокойствия, я зашагал обратно, считая в уме шаги. Десяток метров, полета, сто. Неужели я усвистал больше, чем на сотню шагов? Вокруг ничего не менялось. Загустевший туман не желал рассеиваться. Мутная молочно-белая пелена. Сырая, промозглая, поглощающая звуки, сожравшая зону, а может, и весь мир.
— Эй! — гаркнул я в туман.
Звук ушел, растаял, потерялся. Нет ответа.
— Мунлайт! Хлюпик!